8 октября автору Штирлица исполнилось бы 85 лет. Неизвестные факты из жизни известного писателя.

Семеновым Юлиан Семенович стал по собственной воле. По отцу он –  Ляндрес.
По словам дочери Ольги, если бы он хотел скрыть еврейское происхождение, то мог бы стать Ноздриным – по девичьей фамилии русской матери, преподавателя истории Галины Николаевны. Подчеркнув новой фамилией, что он – Семенов сын, Юлиан Семенович расписался в любви к отцу Семёну Александровичу, но абстрагировался от его прошлого в собственной биографии. В 1952 году редактор и издатель Семен Ляндрес был репрессирован по обвинению в пособничестве Бухарину – «троцкистскому диверсанту». Сын добивался пересмотра приговора (писал письмо Лаврентию Берии), носил в тюрьму парализованному отцу передачи и не отрекся от него ради будущей карьеры, заплатив за это исключением из комсомола. Отец резонно называл сына «помесью Спартака и Дон Кихота». Но ближневосточный факультет Московского института востоковедения Юлиан в 1953 году все-таки окончил и даже смог затем преподавать пушту,  параллельно учась на истфаке в МГУ.

Женился Юлиан Семенов на ровеснице Екатерине Сергеевне (тоже 1931 года рождения), которая приходилась приёмной дочерью Сергею Владимировичу Михалкову и была родной дочерью от первого брака его жены Натальи Петровны Кончаловской. Работавший в Союзе писателей отец Юлиана Семен Александрович однажды просветил сына, что даже на «неприкасаемого» Сергея Михалкова написана куча доносов. Недоверие к системе вылилось у Юлиана Семенова в то, что даже своему славному разведчику Штирлицу он уготовил финал в подвалах Лубянки (расстрел ожидает также его жену и сына). Такой исход после возвращения в 50-е годы, по мнению писателя, был предсказуем, чему свидетельство – реальная судьба прототипа героя романа «Отчаяние», разведчика Шандора Радо, на 15 лет осужденного после прибытия в СССР за шпионаж. Не удивительно, что Семенов горячо поддержал хрущевскую «оттепель» и горбачевскую «перестройку». Сам факт не награждения Государственной премией автора сценария «Семнадцати мгновений весны» говорит, по мнению родных, сам за себя: он не был «своим человеком» для советской системы.